Брук была рада тьме. Под ее покровом она могла признаться в чувствах, которые ни за что не захотела бы видеть при свете дня.

Энди чуть слышно засопел носом, и Морган наклонился и осторожно вложил в руки малышу выпавшего мишку. Брук обратила внимание на то, как пламя камина окрасило их волосы в одинаковый медно-рыжий цвет, и сердце защемило от глубокой непонятной тоски.

– Он – чудесный малыш, – сказал Морган, когда Энди снова погрузился в глубокий сон.

– Мне тоже так кажется, – иронично улыбнулась Брук. – Но, конечно, поскольку я его мать, то некоторые могли бы меня посчитать стороной заинтересованной.

Морган легким движением пальца обвел контур ее губ.

– Эти некоторые ошиблись бы, – тихо прошептал он. – Ты просто образцовая мать, Брук. Характер у него такой же солнечный, как и внешность.

Между ними наступила тишина, которую нарушал только треск огня в камине: там догорающее полено рассыпалось светлячками угольев.

– Я хотел бы, чтобы он был моим сыном.

Морган произнес эти слова настолько тихо, что Брук не была уверена, действительно ли они прозвучали тем чуть заметным, неуверенным вопросом, который она в них услышала.

Брук с удивлением заметила, что впервые сомнения и подозрения Моргана не пробудили в ней гнева: она почувствовала одно только глубокое сожаление. Она призналась себе, что, возможно, у Моргана были основания для такой неуверенности. К моменту зачатия Энди их брак со стадии гневных штормов и страстных примирений перешел в замерзшую пустыню ледяного молчания и невысказанного недовольства. Стоит ли удивляться, что Морган предпочитает не вспоминать той бурной ночи, полной сексуальной ярости, когда он взял ее насильно и когда зародилась жизнь Энди?

– Ты в прошлом никогда мне не верил, Морган, – проговорила она наконец. – А сейчас ты поверишь, если я скажу тебе, что Энди – твой сын?

Брук показалось, что он молчал целую вечность. Наконец он повернулся к ней со стоном отчаяния:

– О, черт, Брук, я не хочу говорить о прошлом! Не сейчас, когда ты наконец рядом со мной!

Она отвернулась, чувствуя, как в ней опять вскипает гнев, но Морган притянул ее голову к себе и впился в ее губы яростным, жадным поцелуем. Его руки крепко притянули ее к себе, так что Брук не могла не заметить силы его желания.

Она хотела бы сопротивляться. Было унизительно сознавать, что она по-прежнему жаждет ласк человека, который ей не верит, но Морган медленно поднял край ее свитера, и, когда ее кожи коснулось его горячее дыхание, ее слабому сопротивлению пришел конец. Его язык погладил ложбинку между ее грудями, и тело Брук сотрясла ответная дрожь страсти.

– Между нами всегда было так, – глуховато сказал Морган. – Ты помнишь, как мы любили друг друга, Брук?

– Помню, – прошептала она. – Я хотела забыть, но у меня ничего не получилось.

– Раньше ты не носила лифчиков, – сказал Морган, ловко расстегивая крошечный крючок застежки, расположенной спереди.

Она не ответила, потому что не в силах была связно говорить, когда его язык прикасался к ее обнаженной груди, оставляя после себя огненный след на коже. Она на ощупь расстегнула пуговицы на его рубашке, дрожащими руками лаская его кожу, а потом потерлась щекой о жесткие завитки волос на его груди. В эту секунду ей показалось, что два года одиночества исчезли, стертые прикосновением упругих волос к ее коже.

Морган нежно обхватил ее щеки ладонями и поднял лицо Брук навстречу новому поцелую. Его губы легко прикасались к ее векам, а когда его язык наконец проник в ее рот, она радостно встретила это вторжение. А потом Морган с томительной неспешностью начал поглаживать набухшие от страсти соски – и ее желание превратилось в острую настойчивую боль.

Он ощутил в ее движениях новый жар и приник к ее губам с ненасытной, всепоглощающей страстью. У Брук перехватило дыхание, но она ответила на его поцелуй. Брук сознавала, что очень скоро телесное желание окончательно возьмет верх над голосом разума и она будет сама умолять Моргана довершить их слияние. Она так долго жаждала его прикосновений, что теперь ее снедала потребность завершить акт любви. Ей казалось, что все тело ее распалось на кусочки, которые воссоединятся только тогда, когда Морган овладеет ею.

Брук провела руками по его мускулистой спине, наслаждаясь прикосновением к крепким мышцам. Реальность была настолько приятнее расплывчатых туманных мечтаний!

– Морган, – произнесла она, сама не зная, просит ли его перестать или продолжить. – Морган… ну, пожалуйста!

– Не говори, – приказал он ей. – Ничего не говори!

Его дыхание стало резким и неровным. Дрожащими от страсти руками Морган ласкал ее бедра, но его слова холодными острыми льдинками упали в затуманенное страстью сознание Брук. Ее сердце продолжало биться сильно и быстро, но счастливый момент был упущен.

– Почему я должна молчать, Морган? – спросила она.

Он медлил с ответом какую-то долю секунды, а потом сказал:

– Потому что я хочу тебя поцеловать. Брук не стала протестовать, когда он превратил свои слова в дело. Она покорно подчинилась ему, но не ответила на прикосновение его губ к ее губам.

– В чем дело? – наконец спросил Морган, почувствовав что-то неладное.

Брук села, стараясь избегать его взгляда, и снова натянула свитер. Она хотела поскорее одеться, потому что нисколько не заблуждалась относительно того, сколько времени она сможет сопротивляться ласкам Моргана, если тот всерьез попытается ее обольстить.

– Это бесполезно! – с отчаянием воскликнула она. – Нельзя использовать секс так, словно это какой-то наркотик, от которого мы настолько пьянеем, что забываем о реальности. Нельзя построить прочные отношения только на одном сексе.

Морган нетерпеливо провел руками по волосам, потом заправил рубашку в брюки.

– Ты меня сильно опередила, Брук. Я не знал, что мы пытаемся построить какие-то новые отношения. Откровенно говоря, я не заходил дальше желания насладиться прелестями твоего тела.

– Я не могу любить мужчину, который мне не верит! Ты хоть сознаешь, что пытался запретить мне говорить, поскольку решил, что мои слова – любые слова – скорее всего разрушили бы нашу временную гармонию. Это неплохо характеризует наши отношения, не так ли? – Она заговорила тише и отвернулась, чтобы не видеть его застывшего лица. – Мне не настолько сильно хочется твоих ласк, Морган, чтобы я могла потерять голову.

– Да неужели? А я вот готов пожертвовать многими моими принципами ради того, чтобы обладать твоим дивным телом.

Его глаза сверкнули страстью, которая не вязалась с его хладнокровным тоном. Брук резко втянула в себя воздух.

– Неужели ты не понимаешь, Морган? В том-то и проблема!

Брук поспешно вышла из круга света, отбрасываемого пламенем камина, сознавая, что еще секунда – и она забудет о всякой осторожности. Одно прикосновение, одно нежное слово – и она окажется в его объятиях. , .

– Мне надо идти! – торопливо проговорила она. – Кажется, Энди вот-вот проснется.

Морган посмотрел на сладко спящего малыша.

– Ну еще бы! – саркастически сказал он. – Заметно, что он с рыданиями просится к себе в кроватку!

В напряженном молчании он смотрел, как Брук поспешно взяла Энди на руки, завернув его крепенькое тельце в одеяло.

– Д-доброй ночи, Морган. Спасибо за обед… и за все.

Он открыл ей дверь, и на секунду их глаза встретились.

– Беги, если считаешь это лучшим выходом, – тихо сказал он. – Когда тебе наконец надоест убегать, скажешь мне.

8

Брук засунула руки глубоко в карманы своего вязаного жакета. Утро было ярким и солнечным, но в ясном воздухе уже ощущался осенний холодок, характерный для северных штатов. Она с улыбкой наблюдала за тем, как ее сын ковыляет по аккуратно подстриженному газону, пытаясь догнать надувной мяч размером чуть ли не больше его самого. Мистер Кент притворялся, будто обгонит Энди, и грозил забрать мячик. Возбужденные крики Энди разносились по всему тщательно распланированному саду и эхом возвращались от внушительных каменных стен Кент-Хауза.